Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений] - Роберт Хайнлайн

— Хорошо. Но предположим все-таки, что какой-нибудь идиот будет против?

— Таких не найдется. В противном случае наступил бы конституционный кризис. Но этого не произойдет.

Некоторое время мы оба молчали. Дэк как будто и не собирался уходить.

— Дэк, а если я сам появлюсь на Ассамблее и прочитаю речь, то намного ли облегчит это дело?

— Что? Но ведь я думал, что все решено. Ведь вы решили, что появляться публично больше не следует, если не возникнет крайней необходимости. В принципе я согласен с вами. Это старая басня о лисице и кувшине.

— Да, но ведь в этом нет ничего опасного. Все роли распределены заранее, все расписано как по нотам. Может ли случиться так, что возникнет неожиданная ситуация, с которой я не смогу совладать?

— Нет. Правда после речи вы по правилам должны были бы выступить перед корреспондентами, но я думаю, что ваше недавнее заболевание будет вполне уважительной причиной не делать этого. Мы можем вывести вас оттуда через аварийный выход и тем самым полностью оградить от встречи с представителями прессы. — Он усмехнулся. — Конечно, никогда нельзя исключать возможность того, что какой-нибудь безумец пронесет с собой на галерею для посетителей оружие… мистер Бонфорт обычно так и называл ее: «галерея для стрельбы по живым мишеням», особенно после того, как его ранили оттуда.

Я вдруг почувствовал сильную боль в ноге.

— Вы что, пытаетесь напугать меня?

— Нет.

— В таком случае это довольно забавный способ придать мне храбрости. Дэк, будьте откровенны. Вы хотите, чтобы я выступил завтра? Или нет?

— Конечно хочу! А иначе с чего бы мне торчать тут у вас, когда и так дел невпроворот? Ради того, что почесать язык?

Спикер ударил в гонг, капеллан прочитал молитву, в которой были тщательно обойдены все возможные религиозные различия — и наступила тишина. Пустовало более половины депутатских мест, зато на галерее кишмя кишели туристы.

Звук церемониального гонга разнесся по залу, многократно усиленный с помощью электроники. Затем его сменил традиционный стук в дверь. Пристав со своей дубиной устремился туда. Трижды Император требовал, чтобы его впустили и трижды ему было отказано. Тогда он попросил парламент, чтобы его впустили, ему было позволено войти. Пока Виллем не вошел и не занял своего места позади стола спикера, мы все стояли. Он был в мундире Верховного Адмирала и пришел один, не сопровождаемый никем.

После этого я сунул свой жезл подмышку и, встав со своего места в первом ряду, прочитал свою речь, обращаясь в основном к спикеру и совершенно не обращая внимания на короля, как будто его здесь и не было. Это была не та речь, которую написал Корисмен. Та речь отправилась в помойку, как только я пробежал ее глазами. Билл написал обычную рекламную речь, годную лишь для избирательной кампании; здесь это не годилось.

Моя речь была короткой и нейтральной. Я составил ее, пользуясь материалами других выступлений Бонфорта, и особенно одной из его речей, произнесенной по довольно сходному поводу. В ней я горой встал за все хорошее, за хорошую погоду и за то, чтобы все так же любили друг друга, как мы добрые демократы, любим своего монарха, а он любит нас. Это была самая настоящая лирическая поэма, написанная белым стихом и состоящая примерно из пяти сотен слов. Там, где мне приходилось сбиваться с Бонфорта, я начинал говорить от себя.

Галерею пришлось призвать к порядку.

Родж встал и предложил утвердить кандидатуры людей, предложенных мною в кабинет — ожидание — против никого, клерк извещает, что все согласны. Пока я шел вперед, сопровождаемый с одной стороны членами своей партии, а с другой членами оппозиции, я успел заметить, что многие парламентарии нетерпеливо поглядывают на часы, прикидывая, успеют ли они на полуденный челнок.

Затем я выразил покорность своему монарху, строго придерживаясь конституционных пределов, поклялся защищать и расширять права и привилегии Великой Ассамблеи и защищать свободы граждан Империи, где бы они не находились — а заодно и исполнять обязанности Верховного Министра Его Величества.

Мне казалось, что я говорю легко и бойко, как где-нибудь в гостях — и только через некоторое время заметил, что надрываюсь так, что почти ничего не вижу. Когда я кончил, Виллем тихо сказал:

— Отличное представление, Виллем.

Не знаю, думал ли он, что говорит со мной или со своим старым другом — да меня это и не заботило. Я не стал вытирать слезы. Они все еще катились по моим щекам, когда я повернулся лицом к Ассамблее. Подождав, пока удалится Виллем, я распустил собрание.

В этот день «Диана, Лтд.» пустила целых четыре челнока. Новая Батавия опустела — в городе остался только двор и около миллиона мясников, булочников и гражданских служащих. Да еще временное правительство. Переборов свою простуду и появившись в Ассамблее, я решил, что дальше скрываться нет смысла. Да и не мог я, будучи назначенным Верховным Министром, не вызывая пересудов, вдруг исчезнуть с горизонта. В качестве номинального главы политической партии, вступающей в политическую кампанию накануне выборов, я просто должен был встречаться с самыми разными людьми — по крайней мере хотя бы с некоторыми. Поэтому я делал все, что был должен делать и каждый день требовал отчета о ходе выздоровления Бонфорта. Дела его шли очень хорошо, хотя и довольно медленно. Кэнек дал мне понять, что если возникнет неотложная необходимость, Бонфорт может появиться публично в любое время — правда доктор не рекомендовал этого делать, так как Бонфорт за время болезни потерял более двадцати фунтов веса и все еще плоховато координировал движения.

Родж выбился из сил, стараясь обезопасить нас обоих. Теперь мистер Бонфорт знал, что вместо него используют двойника. Сначала его охватил приступ негодования, но потом он подчинился неизбежности и даже одобрил это. Родж вел кампанию, консультируясь с ним только по вопросам внешней политики, передавая затем его советы мне, а я, если того требовали обстоятельства, высказывал суждения Бонфорта публично.

Оберегаем я был потрясающе. Увидеть меня было просто невозможно. Мой офис находился рядом с теми же покоями лидера оппозиции, что и раньше (переезжать в апартаменты, предназначенные для Верховного Министра, мы не стали, хотя вполне имели на это право, а просто сослались на то, что правительство было все-таки временным) — поэтому попасть в мой кабинет было просто только из других комнат, а чтобы добраться до наружного входа, человеку пришлось бы преодолеть пять проверочных постов — поэтому вхожи ко мне были только пять доверенных персон, которых проводили проходным туннелем в кабинет Пенни, а уж оттуда — ко мне.